Ю.БУДКИН: 28 октября, сейчас 15:06. Меня зовут Юрий Будкин. Это программа «Пиджаки». Наш гость сегодня — депутат Государственной Думы, первый заместитель председателя Комитета по образованию и науке Геннадий Онищенко. Геннадий Григорьевич, здравствуйте.

Г.ОНИЩЕНКО: Добрый день.

Ю.БУДКИН: Прямой эфир — значит, можно по телефону присоединяться к нашему разговору: 73-73-948 (код города — 495). Вы можете писать на SMS-портал: +7 925 88-88-948. И можно писать на Telegram пользователю govoritmskbot.

Геннадий Григорьевич, вы теперь депутат Государственной Думы. Первые впечатления как вы можете описать? Это ведь новая работа?

Г.ОНИЩЕНКО: Сказать, что она совсем новая, нельзя. Правда, я был по другую сторону баррикад, когда мы разрабатывали, проводили через Государственную Думу законы, в частности такие, как радиационная безопасность, иммунопрофилактика, две новых редакции закона о санэпидблагополучии, закон «О защите прав потребителей». Это та работа, которая, в общем-то, достаточно известна. Участие во всякого рода парламентских слушаниях, обсуждениях и так далее. Поэтому сказать, что она совсем новая и незнакомая, я не могу. Ну, специфика, конечно, есть.

Ю.БУДКИН: Вот эта специфика — как её можно описать? Мало кто пробовал работать и в исполнительной власти, и в законодательной.

Г.ОНИЩЕНКО: Я думаю, что их не так, наверное, и мало. А если их мало, то это неправильно, потому что надо знать все стороны процесса — и разработку, и принятие.

То, что касается специфики. Ну, какая специфика? Это законодательный орган власти, это тот орган власти, который, в общем-то, принимает участие, разрабатывает сам, потому ведь каждый депутат является субъектом законодательной инициативы. Если всё правительство в целом — это один, то каждый депутат сам по себе является. Это не значит, что нужно сидеть и «строчить» эти законы по одному в неделю или в три дня, но тем не менее специфика состоит в том, что смотришь на этот процесс несколько с другой стороны.

Что касается организации работы. Особенность Думы состоит в том, что она практически каждый пятилетний цикл меняется. Тем более эта Дума — своеобразная. И своеобразная прежде всего потому, что, я считаю, произошла хорошая работа над ошибками и вернули одномандатные округа. Теперь в Северо-Западном округе люди точно знают фамилию, имя и отчество того человека, которого они избирали. Понимаете? А когда были длинные списки, которые ты даже не всегда и прочтёшь, а если и прочтёшь, то не все фамилии узнаешь… Это специфика, и она депутата-одномандатника делает более приземлённым.

Ю.БУДКИН: Когда вы говорите, что депутат-одномандатник сделан более приземлённым, — это ведь означает, что у него есть… С одной стороны, никто же не отменял, что он законодатель. С другой стороны, есть наказы депутатские. Это же совершенно другая работа.

Г.ОНИЩЕНКО: Нет, понимаете, наказы депутатские… Ну, нельзя сказать, что все дружно говорили: «Вот этот закон надо принять, этот закон надо принять». Я бы депутатскую работу одномандатника разделил на два достаточно самостоятельных сегмента.

Первый — это то, что волнует людей сегодня непосредственно в шести районах города Москвы: Щукино, Хорошёво-Мнёвники, Митино и так далее. А волнуют людей и дворы, и парковка автомобилей в этих дворах, и вопросы, связанные с шумом, вибрацией, и так далее. И вот тут-то, конечно, нужно отвечать. Сейчас заканчивается так называемая региональная неделя. Сегодня в Думе депутатов нет, они все разъехались по регионам, начиная от Камчатки до Калининграда. Я, например, за эту неделю провёл два приёма депутатских. Завтра я буду работать тоже в округе, детский дом посещу. И в воскресенье приём у меня. Понимаете? То есть это уже конкретика.

Ю.БУДКИН: Но люди-то приходят — каждый со своей конкретной проблемой.

Г.ОНИЩЕНКО: Абсолютно.

Ю.БУДКИН: А вы — депутат федерального масштаба.

Г.ОНИЩЕНКО: Да. Ну и что?

Ю.БУДКИН: Нет, ну подождите. Человек приходит, у него проблема с квартирой или проблема с семьёй, но это же не уровень вашей работы.

Г.ОНИЩЕНКО: Нет, обождите. Действительно, я сейчас проводил приём, и я, например, просил, чтобы муниципальные депутаты, которые по району избраны, они тоже присутствовали на этом приёме. В общем-то, это нормально. А ещё же есть и среднее звено — городские депутаты. У меня, например, в каждом районе 14–15 депутатов муниципальных и 4 депутата городской думы. И эта трёхступенчатая иерархия, в общем-то, имеет смысл, потому что…

Да, действительно, правильно вы ставите вопрос. Возникает вопрос… Ну и потом, делиться же не получится. Например, когда я проводил приём с муниципальными депутатами, мы сидели и договаривались: «Вот это вы берёте на себя как муниципальные депутаты, а вот это я буду». Допустим, выход на структуры города, где-то возникают вопросы… Допустим, был на приёме очень уважаемый ветеран, который считает, что ему неправильно начислили пенсию. Он обратился в пенсионную структуру на уровне города. Ему ответили там что-то, но его это не удовлетворило. Вот я взял и буду сейчас обращаться на Пенсионный фонд российский с тем, чтобы…

А ваш вопрос действительно содержит большой смысл. Нам действительно нужно будет в процессе нашей совместной работы… Всё-таки к одномандатникам мы вернулись практически больше чем через десять лет, и уже утрачены навыки этой градации. И наверное, как более высокого уровня депутат я должен в том числе озаботиться, так сказать, распределением ответственности муниципальной, городской и федеральной. Поэтому это тоже «домашнее задание», которое нужно решать в процессе…

Но самое главное… Я думаю, что здесь тех, кто приходит на приём, это меньше всего должно волновать. Им нужно, чтобы вопрос решался, если он имеет решение. Потому что ведь есть те вопросы, которые ну нельзя сегодня решить по той причине, что законодательство нужно менять. И вот это уже сугубо федеральная ответственность. Хотя есть и законы, которые принимаются нашей городской думой в том числе, она тоже имеет определённые полномочия.

Ю.БУДКИН: «Это Дума меньшинства, — пишет Виталий, — потому что на выборы пришло 47%, и доверия к этому органу, — речь идёт о Государственной Думе, видимо, — мало». А как вы относитесь к людям, которые говорят: «Ну вот мало народу пришло»?

Г.ОНИЩЕНКО: Я бы так сказал: мы можем на эту тему долго рассуждать и посвятить весь наш час, который нам выделен. По действующему закону о выборах, все те параметры, которые были по количеству пришедших на выборы, те параметры, которые требовались… ну, достоверность, недостоверность… Все эти разговоры уже закончились. Какая Дума есть — такая она и есть. Она укладывается в действующее российское законодательство. Меньшинства, не меньшинства… Например, я же не делю… Кто-то там пришёл…

Ю.БУДКИН: Вы не спрашиваете.

Г.ОНИЩЕНКО: Да. «А вы за меня голосовали? Нет? Ну и идите». Я в равной степени теперь отвечаю за всех. И поэтому эти разговоры, мне кажется, нужно прекратить, потому что им можно посвятить все пять лет и ничего не сделать. А постараться хотя бы вопросы конкретные решить: вопросы с медицинским обеспечением в том числе, лекарственные обеспечением. Люди приходят, и им не важно, федеральная ли это компетенция. Они даже, видимо, и слов таких не знают, кто за что отвечает. Ему нужно решить вопрос. Он ждёт, чтобы его выслушали, чтобы ему дали совет, где-то помогли и так далее. А вот эти уже градации — ну, давайте политологам их оставим уже.

Ю.БУДКИН: Хорошо. Когда говорят о том, что… Ну, голосований-то было ещё не очень много в Государственной Думе нынешней, и нельзя сказать, чтобы решений было много, таких вот знаковых. Но когда говорят о том, что чуть ли в первых голосованиях депутаты взяли и проголосовали за сокращение затрат на науку и социалку, и параллельно проголосовали за увеличение расходов на оборону…

Г.ОНИЩЕНКО: Наверное, тот, кто говорит эти вещи, он или действительно не понимает ситуацию, или нарочито утрирует её, потому что официально бюджет 2017 года в Думу ещё не внесён. И если кто-то где-то слышал достаточно бурную дискуссию, которая была на последней парламентской неделе, то там утверждался закон о бюджете 2015 года, то есть как бы подводили итог 2015 году. И там действительно была дискуссия, которая в том числе и затрагивала предстоящий бюджет 2017 года.

Бюджет ещё не внесён. Если кто-то этим интересуется (а не могли не интересоваться, потому что это каждого из нас касается), все, наверное, слышали и политическую волю высшего нашего руководства, когда президент сказал, что, несмотря на тяжёлый бюджет, все социальные обязательства, взятые государством, должны быть неукоснительно выполнены с точки зрения финансового наполнения.

Другое дело — как и кто будет распоряжаться даже этим бюджетом, и используют или не используют деньги? Но это уже дело будущего. Но в бюджете должны быть заложены те параметры, которые должны обеспечить ровно столько денег, сколько есть в федеральных законах, в тех решениях, которые принимались по социальным вопросам.

Ю.БУДКИН: Если говорить о том, что тратится на науку, на образование, на медицину, то есть на социальные статьи бюджета, можно ли говорить о том, что там сейчас нет особенных проблем? Потому что как-то принято говорить, к примеру, что поликлиник в Москве стало меньше, врачей стало меньше.

Г.ОНИЩЕНКО: Что касается московских проблем, вы не совсем удачный пример привели, потому что это расходные обязательства городского бюджета. Я бы так сказал: проблемы есть всегда. И я подозреваю, что те люди, которые когда-то в древности придумывали деньги, они их специально придумывали для того, чтобы их никогда не хватало.

Я могу сказать в таком концептуальном плане. Конечно же, наш государственный бюджет и затраты на здравоохранение на сегодняшний день ниже тех параметров, которые сложились и считаются по минимальной планке оптимальными для ВВП государства. Считается (и это данные Всемирной организации здравоохранения), что должно быть не менее 7% ВВП. У нас эти параметры где-то находятся на уровне 4,8–5%. То есть в общем объёме финансовых средств в бюджете государственном (а это бюджетные обязательства, государственные обязательства нашей страны) этого действительно недостаёт.

Что касается сокращения поликлиник. Понимаете, это ещё не показатель. В каком плане не показатель? Медицина идёт вперёд, появляются новые технологии и так далее. Действительно, были периоды в нашей жизни, особенно в советский период (в последнее время этого не скажешь), когда, допустим, у нас был такой показатель как «работа койки» — сколько дней должна работать койка. Я помню с советских времён, что в годовом бюджете времени где-то 230–260 дней должна быть занята койка. И были такие периоды, в зимний период особенно набирали людей туда, социально сниженные группы, у которых есть, безусловно, хронические заболевания. Просто брали и как бы подлечивали.

Сейчас, конечно, этого нет, потому что… Более того, сейчас очень жёстко следят и стандартизуют этот процесс — сколько человек должно находиться на койке после перенесённого того или иного заболевания, той или иной операции. То есть этот, будем говорить, обсчёт стандартов лечения очень важен. Но при этом, конечно, нужно, безусловно, обеспечить, чтобы это лечение было современным, с использованием современных препаратов, современных технологий. Вот тогда это будет правильно. А если мы, условно говоря, используем устаревшие технологии, или недостаёт лекарств, а мы всё равно требуем на третий день выписать из больницы после операции аппендицита, то, наверное, это неправильно. Поэтому здесь…

Ю.БУДКИН: Но уровень-то медицины где сейчас? Вы говорите, что тратим денег мы меньше, чем надо было бы тратить.

Г.ОНИЩЕНКО: Как бы от сложившегося представления, да.

Ю.БУДКИН: А уровень нашей медицины, он требует поднимать его?

Г.ОНИЩЕНКО: Во-первых, сколько бы мы ни тратили денег на здравоохранение, уровень всегда надо поднимать, потому что внедряются новые технологии, появляются новые методы исследования. Допустим, совсем недавно мы узнали только, что такое рентген. Я в процессе предвыборной кампании, встречаясь с населением, с избирателями… Они уже требуют: «А почему мне КТ не делают? А почему мне МРТ не делают?» Понимаете? Хотя буквально десять лет назад эта аппаратура была вообще космосом, считалось, что она только в элитных поликлиниках, в частных поликлиниках. Сегодня, слава богу… С одной стороны, это радостно слышать как профессионалу. С другой стороны, человек правильно ставит вопрос: если есть такая возможность, почему он не может это сделать? А внедряя такого рода технологии, надо понимать, что они имеют цену и они достаточно дорогие, понимаете.

И потом ещё есть одна… У нас сейчас появился такой термин в Управлении здравоохранения как «оборонительный синдром», то есть когда начали чётко прописывать: что, при каком заболевании, какой объём лекарств, какие циклы должны быть. Люди, боясь ответственности, врачи, они начинают назначать дополнительные исследования, дополнительные консультации, чтобы огородить себя на тот случай, если вдруг эта проблема возникнет. Вот эта оборонительная позиция, которую занимают врачи, она оправдана, понятно, но насколько она… Это тоже опять же стоит определённую цену.

Поэтому это всё, как говорится, «битва на марше», потому что в каждом сегменте при каждом этапе развития здравоохранения появляются свои особенности. Я думаю, что они малоинтересные для наших людей. Люди требуют: «Дайте нам современную медицину и дайте нам современное лечение».

И ещё одно очень важное обстоятельство — это то обстоятельство, которое называется так… Особенно в московском здравоохранении. Я же знаю здравоохранение России. У Москвы много обязательств, которые были взяты по бесплатному лечению, по доступу для определённых групп населения, бесплатному обеспечению лекарственными препаратами.

Ю.БУДКИН: То есть здесь богаче здравоохранение было и обязательств больше?

Г.ОНИЩЕНКО: Ну, оно и сейчас богаче, чем в других регионах. И поэтому люди говорят: «Мне положено? Дайте». И более того, уже начинают говорить: «А почему дают старое, а не новое лекарство?» Понимаете?

Ю.БУДКИН: Отечественное, а не импортное.

Г.ОНИЩЕНКО: Да, эта тема тоже есть. Но я считаю, что в 90-е годы нанесли огромный урон нашему здравоохранению, когда мы растратили свою фармацевтическую промышленность, она была практически уничтожена. И мы в этой эйфории братания, которая произошла, что «всё нам поставят, всё мы купим», потеряли очень многое.

И самое главное, что сейчас, особенно в сегменте инфекционных заболеваний, антиретровирусных препаратов, ВИЧ/СПИД, гепатитов у нас потери очень большие. Сейчас это всё восстанавливается, но ведь можно, допустим, закупить технологию, но самое главное — нужна наука, которая занимается разработками. И подготовка этих кадров — это во времени пролонгированный процесс. И проблема лекарственной независимости нашей страны сегодня стоит так же остро, как и продовольственная безопасность.

Ю.БУДКИН: Но как решаются эти проблемы? Смотрите, например, из последних новостей… ВИЧ вы упомянули. Разработана стратегия по ВИЧ, говорят нам. На это потратят 53 миллиарда рублей. Это хорошо?

Г.ОНИЩЕНКО: Это хорошо.

Ю.БУДКИН: Это мало?

Г.ОНИЩЕНКО: Это хорошо. Но 53 — я этой цифры там не видел.

Ю.БУДКИН: На госстратегию по противодействию ВИЧ до 2020 года потребуется.

Г.ОНИЩЕНКО: Я вам ещё раз говорю, что это и радует, и, конечно же… Буквально до 2006 года мы своих ВИЧ-инфицированных не лечили. И как только была создана программа — национальный проект «Здоровье» — в 2006 году (вот в этом году десять лет ровно ей исполнилось), мы начали лечить ВИЧ-инфицированных. И это огромное достижение, которое позволяет нам ВИЧ-инфицированных социализировать, дать им возможность жить в обществе, создавать семьи, рожать здоровых детей, приносить пользу и себе, и обществу.

А полная социализация ВИЧ-инфицированного — это когда он будет, принимая лекарства и находясь на постоянном государственном лечении, жить ровно столько, сколько живёт его поколение, работать, за редкими исключениями. Ограничения определённые на них, естественно, накладываются, как и на других инфекционных больных (больных туберкулёзом и так далее).

Но это огромное достижение по сравнению с 1987 годом, когда мы зарегистрировали первого ВИЧ-инфицированного в нашей стране. И это была трагедия: «Всё, пришёл конец! Чума XX века! Все мы вымрем». За этот период, конечно, большой шаг сделан.

И я думаю, что ещё одна задача, которая стоит перед здравоохранением (и была программа глобальная принята в мае этого года), — это ликвидация гепатитов. Это не менее опасное инфекционное заболевание, хроническое инфекционное заболевание, которое тоже нужно решать. Тогда мы обеспечим нашим гражданам, во-первых, достаточно здоровую жизнь, активную жизнь, раз человек здоров, и более продолжительную, чем она была.

Ю.БУДКИН: Возвращаюсь к вирусу иммунодефицита человека. Довольно часто принято говорить: да, можно лечить, да, лечит российское здравоохранение, ну, как может, что называется, но современные лекарства доходят до наших больных с большим опозданием. Это не так?

Г.ОНИЩЕНКО: Нет. Я бы так сказал: издержки есть, и издержки в том, что мы принципиально изменили систему закупок. Вот эти торги, закупки, выход на рынок… Законодательство пока ещё не совершенно, нет той практики, и бывает такое, что действительно не вовремя закупают. А потом судебные процессы идут, выходят какие-то жулики на этот фронт. Но есть и другие проблемы. Наверное, мы о них тоже скажем.

Ю.БУДКИН: Давайте мы вот что сделаем. Геннадий Онищенко с нами сегодня в программе «Пиджаки». Это прямой эфир. Сейчас буквально через несколько секунд начнётся информационный выпуск, а потом мы продолжим, вернёмся к этой теме в начале второй части. Прямой эфир — значит, по-прежнему работает SMS-портал: +7 925 88-88-948. Можно писать ваши вопросы, можно адресовать через Telegram пользователю govoritmskbot. Прямо сейчас новости, потом немного рекламы, а потом продолжим.

НОВОСТИ

Ю.БУДКИН: Мы продолжаем. 28 октября. Меня зовут Юрий Будкин. Наш гость — Геннадий Онищенко, депутат Государственной Думы, первый заместитель председателя Комитета по образованию и науке. Мы завершили, точнее — не успели завершить разговор про ВИЧ. Прошу.

Г.ОНИЩЕНКО: Первое. Я сказал о закупках. Я сказал бы ещё одно — что у нас чрезвычайно дорогие цены на антиретровирусные препараты, поскольку мы находимся в зависимости от импорта. Сейчас, правда, много локализаций делают всей этой линейки (а она достаточно большая) антиретровирусных препаратов, которые применяются при лечении ВИЧ… не при лечении, а при санации, я бы так сказал.

Поэтому сегодня задача состоит в том, что мы по этим всем критериям являемся государством не с развивающейся экономикой, поэтому, допустим, цены в Казахстане на те же самые препараты на порядки ниже, чем у нас в стране. К сожалению, понимание не у всех государственных органов есть. Я должен комплимент сказать в адрес ФАС, которая постоянно ставит вопрос о так называемом принудительном лицензировании, когда государство имеет право снизить цены. И все: «Ах, потеряем…» Никто не уйдёт с нашего рынка, я вас уверяю. Это первое.

Второе. Есть ещё много проблем и с самими ВИЧ-инфицированными. У нас есть такой медицинский термин как «приверженность». То есть люди, если они начинают лечиться, то они должны лечиться постоянно, не прерывать этот цикл. Понимаете? И подготовка ВИЧ-инфицированных к этому, в общем-то, непростому процессу… Допустим, люди с диабетом постоянно же принимают препараты, которые регулируют сахар в крови. Так и здесь.

Не все. Ну, во-первых, в силу асоциальности. Ведь у нас же миксты идут. Микст-инфицированный наркоман, да? Как правило, это достаточно социально сниженные люди, они не работают и так далее. Но государство говорит: «Мы тебя будем лечить, но ты должен…» И это не только проблема самого ВИЧ-инфицированного. Если он начал лечиться и сойдёт с дистанции, то… У нас ускоряется так называемый вопрос чувствительности препаратов. То есть вирус, который в нём находится, он как бы приспосабливается к этому препарату, он становится устойчивым к этому препарату. И тогда нужно наращивать, создавать более новые, а значит — более дорогие препараты. Поэтому здесь и когорта ВИЧ-инфицированных, и государство должны идти навстречу друг другу и искать эти пути.

Но самое главное… Это является большим достижением, в том числе и нашего практического здравоохранения, что сегодня государство взяло на себя лечение, это обязательства федерального бюджета, который передаёт деньги на регионы. И лечат ВИЧ-инфицированных для того, чтобы санировать, во-первых, снижать уровень содержания вирусов в крови, вирусную нагрузку так называемую, напряжённость иммунитета при этом тоже регулируется. И это даёт возможность…

Например, в 2015 году был достигнут очень хороший показатель — всего 2,8% детей, родившихся от ВИЧ-инфицированных матерей, впоследствии заразились. Потому что если мама начинает принимать препараты и продолжает их принимать весь период беременности, то рождается «чистый» ребёнок, он не ВИЧ-инфицированный. Единственное, что ещё при этом нужно, чтобы она… Сразу, с первого дня она не имеет права кормить грудью ребёночка, потому что через грудное молоко можно заразить новорождённого. Это тоже очень хороший показатель.

И мы даём возможность родителям, которые в силу разных причин… Не нам судить, как они оказались ВИЧ-инфицированными. Они могут иметь здоровых детей, что очень важно для человека в той социализации, которая… Поэтому это дорога с двухсторонним движением — и государства, и… И нам нужно увеличивать число ВИЧ-инфицированных, нам нужно снижать пороги, с которых мы начинаем…

Ю.БУДКИН: Уменьшать количество ВИЧ-инфицированных.

Г.ОНИЩЕНКО: Увеличивать число тех лиц, которые уже есть, чтобы расширить…

Ю.БУДКИН: То есть находить и лечить.

Г.ОНИЩЕНКО: Находить и лечить. И вопрос охвата… Я вам уже говорил, что когда в советское время мы начинали, мы тогда 20 миллионов сразу начали санировать… не санировать, а мониторировать. Нас просвещённое сообщество ругало, что мы нарушаем права человека. Сейчас ВОЗ — уже через 20 с лишним лет — идёт по тому пути, который мы когда-то начинали с самого первого времени: нужно расширять число ВИЧ-инфицированных. И одним из показателей той концепции, о которой мы с вами говорили… Там как раз написано: человек, который приходит впервые на приём за любой помощью в поликлинику, он должен быть обследован на ВИЧ.

Ю.БУДКИН: Это Геннадий Онищенко. Много вопросов от наших слушателей. Короткие вопросы — короткие ответы. «Как вы относитесь к идее запрета абортов в России?»

Г.ОНИЩЕНКО: Убеждён, что никто не имеет права убивать человека. А плод — это человек, это жизнь, уже начавшаяся жизнь. Идут споры, когда он считается… Это всё от лукавого. Это первое. Но вот такая резкая, однозначная… Понимаете, мы всегда в очень сложных вопросах пытаемся найти очень прямые решения: «Вот запретили — и всё будет хорошо». Нет, не будет. Будут криминальные аборты.

Во-первых, есть, к сожалению, достаточно большая когорта, когда есть медицинские показания для аборта, когда мама нездоровая, когда есть… Ну, много, там есть перечень. И это уже не полный запрет абортов. Медицинские показатели.

Второе. Был такой период в нашей жизни… Кстати, российское правительство в 1920 году (уже советское правительство) первое пошло на принятие закона о запрете абортов. Потом их отменяли, эти аборты, потому что криминализация шла большая. То есть мама наглотается таблеток — у неё начнётся срыв беременности. И она придёт, и ей произведут абразию, но уже с огромными осложнениями. Поэтому этот процесс…

Аборты надо прекращать. Был период, когда у нас 5 миллионов абортов делалось. Представляете? На излёте, когда уже Россия стала самостоятельной — 4 миллиона. Сейчас миллион с небольшим делается. Но это всё равно убийства. Миллион людей убивается каждый год.

Ю.БУДКИН: Но не запретами? Прекращать, но не запретами?

Г.ОНИЩЕНКО: Комплексно.

Ю.БУДКИН: Следующий вопрос. Говорили о том, что у нас вытрезвители будут открывать в тех городах, где будет проходить Чемпионат мира по футболу. Как вы относитесь к тому, чтобы вытрезвители вернулись?

Г.ОНИЩЕНКО: Я крайне положительно к этому отношусь. При том объёме потребления алкоголя, который у нас есть, это нужно делать — и не только в городах, где будет идти Чемпионат мира по футболу, но это нужно делать на новой основе, может быть.

Я, будучи студентом медицинского вуза… У нас было такое (вы, наверное, не знаете) дежурство в Добровольной народной дружине, ДНД. И у нас было одной из «номинаций», которые тогда проходили, дежурство в вытрезвителе. И я вам скажу, насмотреться на это… Разные причины — зима и так далее. Сообщать тоже надо, если человек… И тогда было. Вот человек попал в вытрезвитель, идёт на работу — и ему соответствующая депеша: «Ваш товарищ оказался в таком состоянии».

Ю.БУДКИН: Это полиция или медицина?

Г.ОНИЩЕНКО: Была медицина…. была полиция… МВД было…

Ю.БУДКИН: Ну да, милиция.

Г.ОНИЩЕНКО: Их подбирали. А мы как медики там находились, чтобы констатировать медицинский факт нахождения человека в алкогольном опьянении. Это же могло быть не только алкогольное опьянение, а это могло быть и заболевание, какие-то мозговые нарушения. Как правило, наши доблестные правоохранители разбирались, что это действительно опьянение и так далее, но медицинский факт должен был быть зарегистрирован.

Ю.БУДКИН: Следующий вопрос. Прививки от гриппа — как вы к этому относитесь? В Москве сейчас буквально у метро можно получить прививку от гриппа. Это правильно?

Г.ОНИЩЕНКО: Это прекрасно. Москва сделала огромный шаг в этом году. Москва вообще была с большим скепсисом… Я их, помню, всё время ругал, заставлял, а они говорили: «Да нет, москвичи такие особые, им не надо делать прививки». Вся страна… Москва всегда плелась в хвосте.

В этом году Москва закупила 4 миллиона доз. Это больше, чем положено по официально декларированным показателям. Это дети школьного возраста и люди старшего поколения, врачи и учителя. Сейчас этими 4 миллионами мы можем привить не только эти когорты. И Москва взяла на себя эти обязательства, и правильно сделала. Тем более что все вакцины, которые мы сейчас используем, они актуальных штаммов. Это большое достижение глобального мониторинга, который буквально в последние десять лет каждый раз попадает в актуальные штаммы.

А возле метро — это не значит, что там кому попало и как попало ширяют. Человек подходит, с ним проводят беседу. Он даёт подписку, что он согласен добровольно, его никто не привёл. Там сидит врач. Это же передвижная амбулатория, есть медицинский пост. Медсестра одноразовым шприцом и вакциной, которая хранится в надлежащих условиях (в условиях холода), делает эту прививку. И слава богу. Уже более 100 тысяч привито именно в этих передвижных амбулаториях. Но основная масса, конечно, идёт в медицинские стационары.

Ю.БУДКИН: 879-й пишет: «Врачей уже сократили, антибиотики скоро будут по рецепту. Что получится, с вашей точки зрения?» В последнее время действительно в аптеках всё чаще и чаще требуют рецепт.

Г.ОНИЩЕНКО: Я сторонник того, что антибиотики… Вот я говорил немножко об устойчивости. Это огромная проблема сейчас для здравоохранения. И как раз антибиотики нужно продавать по рецепту. Потому что я пришёл, купил, два дня поглотал, вроде полегче стало — «а и ладно!».

Ю.БУДКИН: Но привычки-то нет и у врачей, и у пациентов?

Г.ОНИЩЕНКО: Понимаете, не всё же одним махом. Вот мы говорили про аборты. Я свою позицию сказал, она радикальная, но… Так и здесь, это надо внедрять постепенно. Витамины надо продавать, конечно же, без рецепта, но рецептурную часть продаж в аптеках нужно всё-таки увеличивать. Потому что бизнесу выгодно, чтобы всё продавалось без рецептов. А для того чтобы меньший урон наносился здоровью людей, нужно всё-таки, чтобы врач назначал препараты, а не мы сами себе. Понимаете?

Ю.БУДКИН: Ещё один вопрос по поводу продовольственного эмбарго, которое действует на территории России. Например, я в Красноярске источник взял, они ссылаются на Центр стандартизации, метрологии и сертификации и говорят, такой вывод делают: «Эксперты отмечают, что за последнее время наблюдается резкое снижение количества продуктов». Можно этому верить?

Г.ОНИЩЕНКО: Смотря каких.

Ю.БУДКИН: Продуктов, которые предусмотрены… То есть сыры, молоко — об этом прежде всего говорят.

Г.ОНИЩЕНКО: Обождите, обождите. Я вам скажу так: исходя из тех страхов и тех, как модно говорить, трендов, которые больше всего интересуют население, — есть ли ГМО, есть ли пестициды и антибиотики… Так вот, если говорить о сниженном качестве продуктов, то для того, чтобы создать эти продукты, нужно много денег заплатить. Пестициды стоят денег, антибиотики стоят денег. Понимаете?

А вот наша курица — пусть и не такого уж привлекательного вида, выращена в наших подмосковных деревнях, где ни пестицидов, ни антибиотиков нет, и выглядит достаточно непрезентабельно — она будет лучше, чем импортная курица, которая выращена и имеет крайне аппетитный вид, но там накачано антибиотиками, гормонами и так далее. Это одна сторона вопроса.

Вторая сторона вопроса состоит в том, что когда мы очень сильно подсели на импорт, и когда Москва была наиболее подсевшей, когда не ввозилось ничего российского, а напрямую шли эшелоны, трейлеры, которые везли нам импортную продукцию, я вам скажу, что не такой уж кристально преданный заветам корпоративной ответственности за качество европейский бизнес нам сплавлял очень много нехорошего, очень много нехорошего. Одни «ножки Буша», которые когда-то действительно нам помогли, в 90-е годы… В последнее время перед тем, как я их закрыл, каждая «ножка Буша» — это был по существу химический заряд для террора химического.

Ю.БУДКИН: До такой степени?

Г.ОНИЩЕНКО: Да. Сплавляли все неликвиды через океан.

Ю.БУДКИН: Геннадий Онищенко, первый заместитель председателя Комитета Госдумы по образованию и науке, бывший главный санитарный врач России…

Г.ОНИЩЕНКО: Не бывший.

Ю.БУДКИН: А как?

Г.ОНИЩЕНКО: С 1996-го по 2013 год.

Ю.БУДКИН: Бывших санитарных врачей не бывает.

Г.ОНИЩЕНКО: Никогда!

Ю.БУДКИН: Геннадий Онищенко. Это была программа «Пиджаки». Я благодарю вас. Спасибо!